В те стародавние времена, когда все начиналось, собак покупали где-то далеко, надо было рано вставать и долго ехать в неудобном автобусе – на Птичьем, почему-то, рынке. Вообще-то, я хотела спаниеля – с длинными шелковыми ушами кремового цвета. Или игривого фокстерьера с пятнышком на спине – такого, как в кино «Трое в лодке, не считая собаки» - Монморанси, с обрубленным веселым хвостиком. Имея столь четкий план, мы сами были озадачены, вернувшись с маленьким каракулевым ягненком.



Пудель – совершенно не моя порода собак. Собака – должна быть простой, бесшабашной, практичной, своей в доску. А пудель – это вроде нелепой вазы, подаренной соседкой на годовщину свадьбы – и цветы в нее не поставишь, и мусор складывать неудобно. Он манерен, вычурен и фальшив. На вылазку с ним не поедешь, на рыбалку не пойдешь. У него голая стриженная задница и пышная киркоровская челка. Он чрезмерно кудряв и даже шерсть на его ушах завивается и попадает в миску с едой. Что может быть общего между нами?

Но любовь зла. Ягненок был очарователен. По-старушачьи садился на попу, бегал по квартире, оставляя за собой маленькие озерца луж, сливающиеся, если дома никого – в небольшие реки. Назвали Чарли. Чарли – веселый со сверкающими белками глянцевых круглых глаз, с розовым липким языком, всегда виляющим хвостом и пламенным игривым мотором.

Он сгрыз всю обувь и нам, в конце-концов, пришлось держать ее там, где нормальные люди хранят шапки. Он объел половину мебели и лютой ненавистью ненавидел двери – рыча, вгрызался и вцарапывался в них. У него не было никаких пуделинных манер – Чарли был настоящим выродком аристократического рода. Хулиган и босяк. Он мог в жаркий летний день растянуться прямо посреди глубокой прохладной лужи. Не ровно дышал к мусорным контейнерам и всяческим отходам производства. Поедал елочные украшения. Тырил еду,оставленную на столе без присмотра. Убегал в луга и возвращался в репяхах и колючках, как отбившаяся от стада овца. Боготоворил рыбалку и бесстрашно нырял в любые водоемы - прямо с моста сигал. Он был отчаянно смел и безрассудно устремлялся в драки со зловещими немецкими овчарками и грозными эрдель-терьерами. Гонял голубей и симпатизировал детям. Уважительно опасался кошек и обожал глядеть в окно. Когда мы с ним куда-нибудь ехали, он весь путь торчал высунутой мордой из машины , полоща на ветру свой слюнявый длинный язык. Он сожрал новые итальянские туфли моей подруги, когда она, из-за излишней воспитанности, разулась, заскочив на секундочку. Процесс его пострига в пудели – стал смесью спорта и искусства, не хуже шахмат. Стригли всем классом, кто-то держал кусочек колбасы, Чарли благоговейно замирал, нервно сглатывая, мы с несколькими парами ножниц пытались отсечь все лишнее...Если Чарли казалось, что меня кто-то собирается обидеть – он кидался на обидчика и заливался грозным лаем. Он катал меня на санках, он обожал играть в снегу, он ужасно смешно пробуксовывал на льду, и он всегда, когда гнался за чем-то очень-очень важным, оглядывался, проверяя, маячу ли я вдалеке. Заботился.
Сонным утром, стоило лишь пошевелиться в кровати, как его радостная морда возникала прямо перед моей – гулять? Он смущал гостей, бесцеремонно утыкаясь черным мокрым носом прямо в им промежность – и шумно вдыхая. И это из-за него меня в школе называли Чарли.
Мы с Чарли протопали все мое тинэйджерство – от 12 до 21 года, и, наверняка, благодаря ему, я была не таким уж трудным ребенком, правда, Овечка?